Я прошла в свою комнату, взяла перо и написала сэру Чарлзу Гринвиллу:

«Возьмите у себя в министерстве недельный отпуск и сегодня вечером приезжайте за мной в экипаже; потом везите меня куда пожелаете.

Эмма Лайонна».

Спустя час я получила такую записку:

«Я приеду и буду в Вашем распоряжении. Но в Вашей записке кое-чего не хватает: после слов “Эмма Лайонна” следовало прибавить: “Леди Гринвилл”.

Тот, кого Вы сделали счастливейшим из смертных.

Ч. Г.»

Вечером карета, запряженная четверкой лошадей, увозила нас по эдинбургской дороге, в то время как Ромни оповещал моих друзей, что через два с половиной года они увидят меня снова, но уже как носительницу титула и имени леди Гринвилл.

Мне кажется, я достаточно дала понять, какое чувство если не привязало меня к сэру Чарлзу, то соединило меня с ним.

Прежде всего это убеждение в том, что он действительно любит меня, уверенность в его порядочности, наконец, и, быть может, прежде всего остального, — та гордыня, что влекла меня к почестям, блеску, богатству столь же неотвратимо, как ночного мотылька притягивает пламя, готовое его пожрать.

Сэр Чарлз владел в Шотландии небольшим замком, родовым достоянием своей матери; замок располагался на берегу залива Форт, между Масселборо и Престонпенсом, в восьми льё от Эдинбурга. Мы остановились именно там.

От мистера Фокса — кому он, вероятно, поостерегся открыть истинные свои намерения — сэр Чарлз добился не недельного, а месячного отпуска.

Связь наша продлилась более трех лет и оказала решающее влияние на всю мою дальнейшую жизнь, однако если бы я стала говорить о том, какие чувства я испытывала тогда, мне почти не о чем было бы рассказать.

В силу данных обещаний — нарушить их сэр Чарлз почитал для себя невозможным — он смотрел на меня как на свою жену и относился ко мне соответственно. Я тоже, видя в нем будущего супруга, обращалась с ним так, как если бы он им уже стал.

Никогда не забывая, каково было мое положение, когда он встретился со мной, и еще больше — что за несчастья случились со мной до этого, я полностью отдавала себе отчет, какую жертву он принес, обязавшись жениться на мне; вот почему более всего я хотела сделать его счастливым, чтобы за те два с половиной года, которые должны были предшествовать нашему законному бракосочетанию, он ни секунды не раскаивался в данной клятве.

В замке сэра Чарлза мы провели не больше времени, чем это было необходимо, чтобы отдохнуть от долгого путешествия; мы решили потом отправиться путешествовать по Шотландии.

Будь я даже принцессой королевской крови, вряд ли сэр Чарлз смог вы выказать больше предупредительности, нежели я видела от него за то время. Мое путешествие превратилось в курс лекций по истории; во время него я узнала множество легенд об Уоллесе, о Роберте Брюсе, Монтрозе и Карле Эдуарде, осмотрела комнату, где был убит Риччо, и замок, послуживший тюрьмой для Марии Стюарт.

Месяц прошел очень быстро, и мы возвратились в Лондон. В наше отсутствие домоправитель сэра Чарлза снял для нас дом, выходящий фасадом на Грин-парк; у меня и сэра Чарлза были там отдельные апартаменты. Жалованье сэра Чарлза и его личные доходы составляли примерно две тысячи фунтов в год; их не хватало для той жизни, которую он вел. Однако министр — при условии, что ему самому не придется покинуть свой пост, — обещал молодому человеку найти возможность увеличить его жалование.

Поэтому мой будущий супруг написал лорду Гамильтону, что, будучи обязан своим личным преуспеянием успехам Фокса, он останется в Лондоне, пока его друг сохранит свой пост; кроме того, он сообщил о полученных обещаниях и просил дядюшку со своей стороны приложить некоторые усилия, чтобы эти обещания сбылись.

В ответ сэр Уильям Гамильтон прислал ему чек в тысячу фунтов стерлингов на своего лондонского банкира.

С тонкой предупредительностью лорд Гринвилл осведомился у меня, не желаю ли я взять несколько уроков по необходимым или весьма приятным предметам, чтобы дополнить мое образование; я тотчас поняла, что круг познаний, вполне достаточный для Эммы Лайонны, искательницы приключений и удовольствий, слишком узок для леди Гринвилл, а потому попросила сэра Чарлза лично составить мне план моего обучения. С того дня у меня появились учителя французского, итальянского, я стала брать уроки пения, танца и рисования.

Я уже упоминала, что природа наделила меня чрезвычайной восприимчивостью к знаниям и цепкой памятью. Потому, занимаясь по стольким предметам одновременно, я умудрялась делать быстрые успехи в каждом из них. Голос и слух у меня оказались превосходными, можно было подумать, что музыка была тем искусством, которым я некогда владела, но немного забыла, и теперь мне осталось только кое-что припомнить. И итальянский язык я выучила, так сказать, не разговаривая, а напевая.

Что касается французского, я так горячо взялась за его изучение, что все свободное от иных занятий время меня можно было увидеть не иначе как с книгой прозы или стихов, написанных на языке Расина и Вольтера.

Все это совершенно изменило мою жизнь: тысячи мелких удовольствий, расцвечивающих существование хорошенькой женщины, уступили места занятиям весьма серьезной особы, более похожей, скажем, на какую-нибудь мать семейства. А через десять месяцев появление малютки-дочери придало нашему союзу полную видимость настоящего супружества.

Однако за два месяца до этого наше благополучие оказалось под серьезной угрозой.

То, что предвидел сэр Уильям Гамильтон, свершилось. Свергнув министерство Питта, Чарлз Фокс в 1782 году получил портфель министра иностранных дел и тотчас заключил мир с Америкой и Францией. После этого Фоксу показалось, что дипломатический триумф дает ему неограниченные возможности, а потому, получив сведения о лихоимствах, чинимых Ост-Индской компанией, он открыто объявил о них с парламентской трибуны и потребовал расследования, однако, проиграв в Верхней палате, оказался вынужденным сложить с себя министерские полномочия и вернуться в ряды оппозиции.

Для нас его отставка означала потерю сэром Чарлзом своего места. А его ежегодные доходы составляли от двухсот пятидесяти до трехсот фунтов стерлингов.

Как обычно, он воззвал к своему дядюшке, заверяя того, что через самое малое время Чарлз Фокс не преминет возвратиться в министерство, а если это произойдет, его положение окажется как никогда прочным и сулит заманчивые виды на будущее, ибо за преданность и дружбу ему непременно воздастся.

Сэр Уильям Гамильтон откликнулся присылкой нового чека в тысячу фунтов на своего лондонского банкира.

С этой суммой, если к ней прибавить собственные доходы сэра Чарлза и ренту с восьми или десяти тысяч фунтов, принадлежавших мне самой, мы могли бы жить довольно скромно в ожидании лучших дней — именно к этому я, насколько у меня хватало сил, подталкивала сэра Чарлза. Однако из-за того ли, что он страстно верил в скорое возвращение к власти мистера Фокса, или же потому, что его привычная расточительность не внимала доводам здравого смысла, мы продолжали жить по-прежнему.